Очаровательная блудница - Страница 90

Играть так невозможно, даже имея богатый оперативный опыт. Неужто и впрямь другое сознание?

И по тому, как моторка отчалила, высадив Галицына, можно было понять, что в контроле не нуждается: Матерая уверена — на уговоры не поддастся и никуда не уедет. Можно было сразу взять с него расписку и отправляться к Репнинской Соре, где рыбачила опергруппа…

По крайней мере, хоть здесь была бы совесть чиста…

Показалось, Рассохину полковник обрадовался, отпыхиваясь, как-то ритуально пожал запястье.

— Как хорошо, что приехал! — произнес восторженно. — Мы ждали. Но почему один?

— Я не один. — Рассохин глянул на Лизу.

— А, понимаю. — Заулыбался и благодушно закивал. — Какая очаровательная отроковица. Кто она?

— Моя спутница.

— Где Бурнашев? Где мой сын?

— Едут на машине, с оборудованием. Кстати, ты зачем его вызвал, даже не посоветовавшись со мной?

— Ромку же спасать надо! — чего-то испугался полковник. — Он погибает!

— Заболел, что ли?

— Да, заболел! И болезнь эта заразная, как чума, как оспа. Только обезображивает не лицо, а душу!

Еще месяц назад Рассохин в дурном сне не мог увидеть подобного: матерый опер заговорил, как священник, куда и мат делся, сопровождающий каждое предложение.

— Твой сын возмутился по поводу продажи дачи. Это же у вас единственное жилье, все-таки дом…

— Теперь наш дом здесь, на Карагаче, — оглядываясь на Лизу, признался он. — Я не отпущу его в мир.

— Ты все-таки решил остаться в общине? — словно с больным, заговорил Рассохин. — То есть теперь ты не с нами и зовут тебя — Яросвет?

Галицын вдруг приложил палец к губам.

— Тихо, ни слова больше… Отойдем в сторону.

— У меня от спутницы теперь секретов нет.

— Это разговор посвященных.

Лиза осталась сидеть у костра — одинокая и безучастная согбенная фигурка, сложенные на груди руки и взор себе под ноги. Возможно, от ее такого потерянного вида Рассохин ощутил подступающую ненависть к блаженному и счастливому Галицыну. И еще чувство разочарования: уже больше ничего не нужно — ни экспедиции, ни зарытых книг, ни даже Стовеста, по которому, наверное, можно предсказать и его судьбу…

— Сорокина на Карагаче больше не будет, — доверительно сообщил полковник. — Теперь мы единственные владельцы всех кержацких кладов!

И торжественно засмеялся, вызывая еще большую неприязнь.

— Поздравляю…

— Матерая примет вас с радостью и станет всем сестрой. Если бы ты знал, какая это женщина!

Лиза все еще ломала хворост и подбрасывала в огонь, уклоняясь от дыма…

Еще недавно Рассохин намеревался устроить жесткий спрос за все — за предательство команды, за то, что скрыл архивные материалы, потратил экспедиционные деньги по сути в своих интересах и, наконец, самовольно начал раскопки на Красной Прорве. Теперь же стоял, смотрел, и ничего не хотелось спрашивать.

— Ты сейчас поедешь со мной! — Полковник смотрел восхищенно. — Матерая прислала тебе личное приглашение на круг!

— Я не один.

— Бери с собой спутницу! Ей будет интересно. Нам всем будет интересно!

Прежде Рассохин общался с ним мало, и все равно сложился образ хваткого, практичного и оттого циничного человека, напрочь лишенного какой-либо лирики; этот напоминал бывшего милиционера лишь внешне, да и то с натяжкой, поскольку изменилась даже мимика.

— У вас что сегодня, праздник?

Он на минуту потерял Лизу из виду и забеспокоился, а Галицын заговорил взахлеб:

— Скоро будет круг! С заходом солнца… У нас каждый день праздник! Ты знаешь, что это такое? О!.. Мы собираемся под сенью кедров, на поляне. Сначала садимся на землю в позу лотоса. И каждый по очереди говорит все, о чем думал весь день. Все без утайки. Сперва конечно, трудно. Но потом возникает потребность высказать мысли вслух. Это потрясающая открытость! И единение! А потом мы снимаем одежды и ложимся в астру. И после душевной открытости телесная так естественна! Сначала начинается релаксация под шум хвои. Ты слышал, как шумят кедры?

Оказалось, Лиза что-то собирала в свежей, ярко-зеленой траве.

— А как же комары? — спросил Рассохин. — Не кусают?

— Мы втираем друг в друга кедровое масло, настоенное на маральем корне и лимоннике.

— Помогает?

— У тебя будет возможность это испытать. Просто улетаешь!

Рассохин достал блокнот и ручку.

— Пиши расписку.

— Какую?

— Добровольно остаешься в общине на Гнилой Прорве, претензий не имеешь. Только подписывайся не новым именем, а старым — Галицын.

— Кому это нужно? — изумился полковник. — Всем известно, я по доброй воле…

— Прокуратуре не известно. Тебя же разыскивают.

— Да, прокуратура, — что-то вспомнил он и чуть опечалился. — Я уже и забыл, что она существует на свете…

— Пиши.

— Разве ты… не поедешь со мной? Ты не хочешь пройти круг и испытать счастье?

— Хочу, да грехи не пускают. Я жду расписку.

— Под кедрами ты избавишься от грехов! Я тебя научу… А знаешь, что начинается на исходе релаксации? Такой медленный и плавный переход к тантрическому сексу. Уверен, ты ничего подобного не испытывал!

— Бурнашев приедет, — предложи ему, — хотел увернуться Рассохин. — Он любит всяческие опыты и согласится.

— Это естественно! Но ты нам нужен!

— Зачем? Не хватает мужиков?

— Скажу тебе по секрету, — зашептал полковник, — но это между нами. Матерая считает, только ты можешь выйти на пророчицу. Сорокин ее отыскал, и она ему открылась. Но с тех пор ни с кем больше не вступает в контакт… А ты сможешь, тебя знают огнепальные! Они же спасли тебя от смерти?