Когда пробились к высокой пойме, совсем стемнело, поэтому рассмотреть что-либо на берегу уже было невозможно, да и от бережливости участкового отваливались руки. Пока он тетешкал мотор, сняв его с лодки, Рассохин развел костер, поставил палатку и приступил к слипшейся в толстый картон папке с документами. Снимать по одному листочку оказалось невозможно, бумага расползалась, однако довольно легко разделялась, если брать сразу по три-четыре: по крайней мере, третью часть утаенных Галицыным архивных материалов уже можно было прочесть. С помощью ножа Рассохин расчленил всю папку и разложил бумаги поодаль от костра, на сухую прошлогоднюю траву. Понаблюдав за ним, Гохман взял на ладонь слипшийся строенный лист и что-то прикинул.
— А если размочить? — предложил он и, прихватив фонарик, пошел к разливам.
И впрямь, опущенная в воду бумага достаточно легко разделялась на листы, только обращаться с каждым надо было очень бережно.
— Ты молодец, Фридрих! — искренне восхитился Рассохин. — Клин клином вышибают!
— Как же! — удовлетворенно сказал тот. — Двенадцать лет криминалистом, пока райотдел в Усть-Карагаче был. Потом райцентр упразднили. В общем, дорабатываю стаж…
Для того чтобы промокнуть воду с размоченных листов, их раскладывали на хлопчатобумажные вкладыши от спальных мешков и к полуночи разлепили всю папку — оказалось около сотни копий документов. Рассохин недооценил отставного милиционера: прежде чем передать материалы, он тщательно их изучил, проанализировал и, должно быть, самое интересное изъял.
А на вид — тупой ограниченный мент…
Пока Стас подсушивал бумаги возле костра, кое-что успел прочитать — это были те самые недостающие страницы из донесений филеров и докладов Сорокина вышестоящему начальству. Речь шла о книгах, бывших в собственности у кержаков на Карагаче: похоже, засланные жандармом шпионы получали задание выявить их названия, внешний вид и состояние и особое внимание обращать на пергаментные книги, писанные на еврейском, латинском, арабском и прочих иноземных языках. То есть получалось, жандармерию интересовали не сами кержаки, а их домашние библиотеки, но у Рассохина возник совсем другой вопрос — с какой стати Галицын так резво увлекся археографической наукой, в которой еще недавно ничего не смыслил? Значит, нашел в архивах то, что указывало на прямую выгоду, оттого и готов был взять на себя финансирование экспедиции.
Даже бегло просмотреть все бумаги, да еще при свете костра, было невозможно. После купания и особенно сушки копии рукописных документов поблекли, а листы скоробились. Кое-как к рассвету Рассохин пересушил всю папку, завернул ее в пластиковый пакет и, спрятав в свой рюкзак, пошел по прибрежному чернолесью. Отыскал аншлаг, жерди, свежий затес на дереве и кострище с новым таганком: вероятно, полковник с мотористом пили чай. Хотел уже возвращаться назад, но в молодом пихтаче мелькнул холм недавно вынутой, еще не побывавшей под дождем земли…
Все подтверждалось, Галицын не удержался и начал раскопки: из ямы глубиной чуть больше метра что-то извлекли! Стас дал круг и на полянке, где, видимо, когда-то стояла изба, обнаружил клепки от разбитой бочки, свежее кострище и подстилку из пихтолапки. Значит, полковник в тот же день не поехал к Красной Прорве, а решил попытать счастья и сразу же попал в десятку. Металлодетектор у него был дорогой, чувствительный, поэтому точно нашел место, где кержаки зарыли бочку. Сама она, с деревянными обручами, звенеть не могла, но содержимое — меднолитые складни, застежки на книгах — выдало тайну захоронения. Староверы металлом не сорили на своих становищах, гвоздей, подков, стреляных гильз и прочей утвари не разбрасывали. Зазвенело — щупом проверил, тут и есть…
А Бурнашев изобретал и два месяца паял аппарат…
Изучая следы раскопок, Рассохин не слышал, как подошел Гохман, и увидел его внезапно. Тот, видимо, уже оценил результаты работы полковника, хмыкнул:
— Ну, я догадывался, Станислав Иванович. Кержацкие клады… Слышал от старых людей про сселение.
— И что скажешь?
— Конкуренция может быть. Земля-то в аренде. Могли прихватить…
— Кто? Сорокин?
— Поди узнай, кто… Еще говорят, кержаки на свои клады страшные заклятия ставили. Кто достанет и присвоит, дольше трех дней не проживет. Обязательно с человеком что-нибудь да случится. Помрачение рассудка, к примеру.
— Сам-то веришь в это? — Рассохин подобрал круглое дно от бочки и клепку.
— Я не верю, но люди говорят… И вот пожалуйста!
Скорее всего, на Карагаче в старообрядческих поселениях был один бондарь: эта бочка по своему виду и форме была точно такая же, как и найденная при вскрыше россыпи на Рассохе. Только уже сильно погнившая, с желто-коричневыми разводьями с внутренней стороны: вода просачивалась в бочку и, скорее всего, там оставалась, даже когда вмещающий грунт просыхал. Книги, если таковые были внутри, наверняка сопрели и превратились в глиняные комья, которым уже вряд ли поможет талант криминалиста.
Самые худшие предположения Рассохина подтверждались — снаряжать экспедицию на Карагач надо было еще лет двадцать назад.
Они с Гохманом обследовали весь мыс высокой поймы, где было становище староверов, прилегающую к нему территорию, и обнаружили еще одну яму. Рядом валялся хорошо сохранившийся и довольно вместительный берестяной туес, закрытый крышкой и тоже засмоленный. Галицын открыл его просто: вспорол ножом по кругу и достал содержимое — судя по зеленоватому налету на прелом тряпье, что-то медное. Полковником овладела страсть кладоискательства, и скорее всего, на Коренной Соре он нашел что-то очень дорогое для него, возможно, золотые или серебряные изделия, поскольку книги, тем более испорченные, ценностями для полковника были сомнительными.