Очаровательная блудница - Страница 15

— Зачем отпустил, кретин? Такая женщина! А как на тебя смотрела! Надо было брать с ходу!

Бурнашев знал о Жене Семеновой лишь то, что было связано с кержацким кладом, а делиться делами сердечными Рассохин не собирался, да и случая не было.

— Она у тебя ночевала? — с пристрастием допрашивал он. — Ну и как?.. Ничего, или?.. Она вообще кто? И ведь промолчал, хрен моржовый! Праведник! Испугался отобью?.. А хороша! Давно таких не встречал!

— Это дочь Жени Семеновой, — признался Стас, чувствуя, как нереализованное желание исповеди подпирает горло.

— Той самой? С которой загорали? — блеснул Бурнашев памятью и глазами. — Во история! Ну и что? Мамка была старше тебя, а эта моложе. Как раз!.. Не комплексуй, балбес! У тебя же с мамкой ничего не было? Да если бы и было!..

— Я убил ее.

— Кого ее?

— Женю Семенову. Мать Лизы.

— То есть как убил? — ошалел Бурнашев. — Ты что мелешь?

— Из трехлинейки, в упор…

— Ты серьезно или прикалываешься? Рассказывай!

— Потом как-нибудь…

— Нет, заикнулся — говори!

— Не среди улицы же! — Рассохин огляделся. — Поедем на Карагач, там расскажу. Даже место покажу.

— Вот это праведник! — нарочито ужаснулся Кирилл. — Ничего себе заявления! И что? Срок отсидел?

— В том-то и дело, что нет… Ты хоть Саше не говори. Понимаешь, я сам до сих пор не уверен. Иногда накатит, думаю — наяву стрелял, а иногда сомнения, будто во сне видел. Уголовное дело возбуждали… Потом всю жизнь убеждали, будто мне это пригрезилось в бреду. Но убить хотел точно, это помню. И все, больше ни слова!

Бурнашев забыл даже, зачем приходил, нерешительно помахал рукой и стал спускаться в метро. Рассохин тоже забыл и вспомнил, когда ехал в троллейбусе, — согласовать параметры прибора.

Привычная еще со студенческих времен болтовня Бурнашева неожиданным образом вдохновила Рассохина, вернее, сняла некое табу, вставшее сразу же между ним и Лизой; невзирая на сходство, он вдруг перестал воспринимать ее как дочь Жени Семеновой — разъединил их, развел в разные стороны, и образ матери враз отдалился, а дочери — приблизился, перевоплотившись в другую, ни на кого не похожую, неповторимую и реально существующую женщину. Стас был даже благодарен Бурнашеву, что тот не дал возможности рассказать Лизе историю тридцатилетней давности, которая теперь уже казалась совершенно реальной.

Два дня, проведенные вместе, неожиданно и незаметно размыли, прорвали долгое ощущение собственной ненужности, пустив сознание по новому руслу, когда живешь в постоянном ожидании чего-то необычного: кажется, вот-вот отыщется все, что когда-то растерял, и это уже не будет мистикой либо чем-то фантастическим — как-то иначе стала восприниматься действительность.

Утром Лиза позвонила из Питера и после общих слов, вдруг называя на «ты», внезапно сказала фразу, заставившую его встрепенуться:

— Теперь знаю, я на свете не одна. Я верю, мама жива. Знаешь, что я хотела сказать, перед тем, как сесть в поезд? Но твой друг не дал…

— Что?

— Хотела сказать: это хорошо, что между тобой и мамой ничего не было. Иначе бы встал барьер. Теперь его нет!.. А я везучая!

Засмеялась и положила трубку.

Вечером она позвонила снова, уже с домашнего телефона, и они проговорили около часа, но уже почти не вспоминали прошлое — рисовали будущее, правда, каждый свое, но Лиза внезапно с женским просительным капризом сказала:

— А мне можно поехать с тобой в экспедицию?

— В качестве кого? — спросил Стас. — Вот если бы ты была специалистом, например, по древнерусской литературе. Или антикваром-оценщиком.

— Хотя бы поварихой!

— Мы сами готовить умеем.

— Ну неужели никак нельзя?

И тут Рассохина осенило:

— Можно. Только право участвовать в экспедиции придется заработать.

— Я готова! — воскликнула она. — Что нужно сделать?

— У вас в Питере есть профессор Дворецкий. Судя по всему, человек очень тяжелый. Он нам гадит всячески, пишет жалобы. И мы не можем получить разрешение в министерстве. Надо с ним познакомиться и узнать, отчего он такой злой. И сделать его добрым. У тебя получится.

— И это все?

— Мало? Тогда еще придется поработать в архивах.

— Исполню на счет «раз»! — вдохновленно и легкомысленно пообещала Лиза. — И тогда ты меня возьмешь?

Он еще не знал, какие слова и причины найдет, чтобы объяснить товарищам по экспедиции столь оригинальное решение — взять единственную женщину в мужской коллектив, но ответил не задумываясь:

— Возьму.

И позже, задним умом, отыскал аргумент: Лиза поедет не клады копать, а посетить места, где когда-то была мать, возможно, поискать ее следы — в общем, святое, неоспоримое дело.

На следующий день он отправился сначала в архив университета геодезии и картографии, наивно полагая, что там сохранились карты позапрошлого века с нанесенными на них старообрядческими поселениями. Карты были, причем весьма подробные, однако район Карагача представлял одно сплошное белое пятно — ни единого населенного пункта, за исключением Усть-Карагача да двух-трех охотничьих зимовий. Заручившись письмом ректора, Рассохин отправился в архив всезнающей и всемогущей организации — КГБ, где впервые услышал о селении кержаков, но никаких документов ему не показали, ссылаясь, что они есть в местных областных хранилищах и запасниках музеев. И еще посоветовали поработать в архивах Патриархии, де-мол, староверы — категория религиозная, можно сказать, противники современной православной церкви, и там наверняка сохранились исторические документы — следили же они за своими оппонентами.